А вот ни Тургенев, ни Бунин даже и не пытались, хотя, я уверена, по-французски у них получилось бы гораздо лучше, чем у Набокова — по-английски. И, прежде всего, потому что они, независимо от их материального и социального происхождения, были настоящими аристократами (в отличие от «джентльмена» Набокова), а аристократ очень чётко отличает язык социального общения от языка души. И русский был для них языком души, частью натуры («неотъемлемым свойством идентичности», как принято говорить теперь), поменять которую на другую невозможно просто физиологически.
Вот именно, физиологически. Язык — это физиология. На каком языке думал Штирлиц? Ни на каком. На языке мы не думаем — мы думаем, так сказать, экстралингвистическими образами. А на каком языке ругался про себя Штирлиц? Думаю, на русском: в его мозгу вспыхивало «чёрт побери» и «ёлки-палки», а не их соответствующие немецкие эквиваленты.
В этом-то всё и дело: «вспыхивало». Язык — это то, что в нас вспыхивает или срабатывает со скоростью захлопывающейся мышеловки. Это не строй фразы, которому при длительной тренировке можно, наверное, научить любого. Это дух языка, то есть запутанная и чисто произвольная система его фразеологизмов.
И если ты мысленно замираешь хотя бы на секунду, начиная копаться в памяти в поисках подходящего случаю фразеологизма, то, значит, незачем даже и пытаться писать художественные произведения на чужом языке.
Даже если тебе и кажется, что ты его прекрасно знаешь.
Потому что носителям языка — тем, кто родились в его среде, — так не кажется, хотя, из вежливости, они вам могут этого и не сказать.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →